Углубление привязанности

Опираясь на теорию Гордона Ньюфелда о шести уровнях близости (от физического контакта до глубокого познания), я отмечала, как Рома уверенно переходил на третий уровень привязанности – Принадлежность и Лояльность. Отношения ребенка приобретали такие нюансы, которые включают эти понятия.
Это очередной углубленный уровень близости в отношениях между ребенком и родителем после двух базовых.

Если на первых двух уровнях близость строится на физических ощущениях, то есть: быть рядом, быть на ручках, и на похожести между взрослым и ребенком, на том, чтоб быть таким же, то теперь ребенок начинает чувствовать связь через новые для него ощущения принадлежности – я свой, я часть этой семьи, этой команды.

Возникает и ощущение лояльности как таковой – преданности своим людям, ориентация на них. И именно потому, что эта форма связи – более глубокая и не зависящая от сиюминутного сходства или физического контакта – она становится надежной, у маленького и пока еще зависимого от взрослых ребенка, появляется внутреннее чувство безопасности для отделения.

Когда есть много глубины в отношениях, ты становишься в них более уверенным. Так это работает. Это расслабляет.

Он получает возможность развивать свое собственное Я, свои желания, свое мнение, отличаться от нас, даже спорить, не боясь при этом разрушить связь или потерять нашу любовь. Это ключевой этап для формирования здоровой автономии и индивидуальности.

Тогда был тот волшебный момент, когда он, очевидно, почувствовал настолько надежную связь с нами, родителями, что ему уже не нужно было постоянно быть на нас похожим, чтобы ощущать близость, как раньше. У него появилась безопасная возможность начать проявлять свое Я, свою индивидуальность, свою волю, не боясь потерять нашу любовь. Помню, как папа ему говорил: "Я тебя люблю!", а Рома в ответ, смеясь, мог заявить: "А я тебя не люблю!". И это было не про отсутствие любви, конечно, а про появившуюся у него смелость быть другим, отличаться. Один из признаков расширения горизонтов, освобождения от обязательной похожести на своих.
Тут появляется роскошь быть непохожим.

При этом потребность ребенка чувствовать себя частью семьи, своим (принадлежность и лояльность), только росла. Он мог помечать игрушки на площадке: "моя!" – но часто тут же добавлял другу: "тебе можно". Но ему важно было утвердить свою принадлежность. Мой круг, мое место, моя стая.
Он стремился вовлечь всех членов семьи – помню, как привел меня к телефону поговорить с бабушкой, когда ей звонил папа. Так надо поступать, по его мнению. Мы все - одно.

В тот период я купила ему алфавит на магнитиках и налепила его на холодильник. Когда у него было настроение, он принёс нам на кровать три буквы “М”, “П”, “Р” и раздал нам. Сказал – это мама, это папа, а это Рома. Давайте играть.
Такой у него возник план, что вот эти буковки – это наша семья и мы все сели в машину, поехали куда-то, пришли домой опять, и так далее. И мы с ним поиграли, удивляясь, в эти буковки, в семью.

С лояльностью в этом детском возрасте приходят и свои плюшки. Растет и крепнет в ребенке желание быть для нас хорошим.

Сын старался распределять все по-честному, чтобы угодить нам. Покормил папу, угостил и маму. Спросил о чём-то маму – надо переспросить у папы. Папа научил плюхать печатью по листочку – бежит маму учить. “Смотри, я покажу”, “папа сказал тихонько надо, а ты сильно!”
Папа дал гранату – “Смотри, мам, это граната! Папа сказал, она тяжелая!”
Папа дал аптечку – “Смотри, это аптечка, папа сказал – её нельзя открывать!”
Он по-прежнему был очень ориентирован на нас, как на главный авторитет.

Но одновременно ярко проявлялась его собственная воля. Классикой стал тогдашний отказ от горшка просто потому, что не хотелось туда ходить.
Эта формирующаяся надежная привязанность давала ему заметное внутреннее спокойствие. Он не искал контакта беспрестанно, он знал, что связь есть за счет принадлежности к стае.

Поэтому и агрессии в возрасте 3 лет почти не было – разве что от усталости или когда запрещали мультики. Его чувствительность была высокой. Помню его коронную фразу "Ничего!", которой он утешал и нас, и себя. Если он случайно ронял или ломал что-то, можно было услышать это ободряющее восклицание "Ничего!"
Однажды он так сломал мои очки, и, поднимая выпавшее стекло, расстроенно повторял: "Ничего, я ничего! Ничего, мам, ничего!" Так велико было его желание, чтобы все было хорошо и никто не расстраивался.

Именно глубина привязанности позволяет родителям, сохранять естественную силу влияния, основанную на доверии, на принадлежности и верности ребенка, а не на давлении. Привязанность, углубляясь, рождает послушание, включенность ребенка в правила и традиции семьи. Ну а если воля выходит вперед – часто с ребенком получится договориться через игру и через его намерения вас радовать.

Вспоминая тот возраст, понимаю, каким важным был этот этап – осознание им себя отдельным, но таким неразрывно связанным со своей семьей. Принадлежность быть с кем-то - это потребность любого человека, и взрослых тоже.

Хотела заметить, что это для нас был особенно трогательный период. Он выучил и использовал наши взрослые фразы. Я его слушала и думала – ну а мы неплохо, культурно так разговариваем, оказывается!

– Я уверен, что мне надо поехать в кафе…
– Слушай, я что хотел тебе сказать..
– А по-моему, мне надо …
– Это нехорошая идея!
– Можно мне издавать такие звуки?
– Не бери это, это папины!
– Я с удовольствием не буду брать их!
Как поддерживать отношения со старшим ребенком после рождения младшего?

Присоединиться к практикуму можно по ссылке: https://yachichurova.ru/marafon1